Явка с повинной - Страница 28

– Нина, – последние метры он пробежал. – Вы ждали меня? Я так рад.

Он мог и не говорить. Нина видела это. Но она заметила тревогу, чем-то он был огорчен. На ее вопрос он ответил:

– Дома напортачил. Отцу нагрубил, нехорошо.

Нина взяла его под руку, они шли некоторое время молча.

– Лева, а вы моложе меня, – неожиданно сказала Нина, подняв голову, посмотрела ему в лицо.

– Знаю, но это пройдет, – он рассеянно улыбнулся, думая уже о чем-то своем, тут же нахмурился своим мыслям, отвел ее в сторонку, к росшему у забора огромному платану.

– Вы только не сердитесь. Вы мне мешаете, Нина, – он торопился, боялся, что Нина обидится и уйдет. – Я думаю все время о вас, мне же следует заниматься делом. Людей нельзя убивать. Мне верят, мне поручили мои товарищи, люди. Нина, – он указал ей на идущую по другой стороне улицы женщину с кошелкой, – эта тетенька, даже не зная о моем существовании, верит мне.

Нина, отлично понимая свою несправедливость, сказала:

– О чем вы, Лева? Оправдываетесь, будто должны и не отдаете. Занимайтесь-ка своим делом.

– Нехорошо, – Лева покраснел. – Но я не обиделся, – он кивнул и ушел.

Лева работал на конюшне весь день рядом с Рогозиным и Николаем. Он уже научился держать лошадь спокойно, когда ее запрягают, прогуливать после тренировки, ему даже доверяли мыть двухлеток. Работать – одно, думать, видеть, чувствовать – другое. Он видел, что Николай нервничает, следит, старается все время держать его в поле зрения. Пиджак Гурова висел между замшевой курткой Николая и потрепанным пиджаком Рогозина. Есть тысяча предлогов, чтобы войти в комнату и опустить руку в карман собственной куртки, а заодно проверить и чужие карманы. Как все просто. Когда Лева держит лошадь, между ними и комнатой отдыха больше пятидесяти метров. Даже если он все бросит и побежит, Николай успеет обшарить карманы его пиджака, взять в своей куртке папиросы и выйти из комнаты. Как все просто. Два часа, три, четыре, пять часов Николай не может сделать такой простой вещи. Пиджак притягивает, как мощный магнит. Лева чувствует страдания Николая, к сожалению, помочь не может. Сегодня инспектор уголовного розыска оставил удостоверение в пиджаке, не переложил, как обычно, в брюки. Уже два дня Николай обыскивал его пиджак, сегодня Лева «забыл» удостоверение. Вчера Лева мог убежать на круг, у Николая было время обыскать не только пиджак, всю вселенную. Но вчера в пиджаке не было удостоверения.

Пять часов два человека страдают, мучаются одной навязчивой идеей. Лева не выпускает из поля зрения коридор и дверь в комнату, стоит Николаю приблизиться к ней, Лева находит предлог, идет следом. Когда Лева держит лошадь, Рогозин распрягает или запрягает, Николай свободен. Но Лева обязательно становится так, чтобы видеть коридор насквозь. Николай возится у денника, смотрит на четкий силуэт писателя и проклинает его.

Приезжала, меняла лошадей и уезжала Нина с помощниками, сосредоточенно занимался своими делами Рогозин. Долговязый парень из милиции нравился старому конюху. Надо же, ведь сопливый совсем, однако обстоятельный, думает, не принимает с места, есть в парне уверенность. Не понимает конюх его скачки, мастера же в любом и незнакомом заезде видно, у мастера повадки особые, класс всегда чувствуется. Лева нервничал, Николай топтался вокруг да около, приманку взять боялся. Помогать ему Лева не имел права. Если конюх хоть на секунду заподозрит, что инспектор «подставился», весь Левин план полетит к черту. День кончается, сейчас Нина с помощниками вернется, лошадей обработают, и все. Завтра все сначала.

Принимая от приехавшего наездника последнюю лошадь, Лева чувствовал на себе взгляд Николая, который, стоя у второго денника, возился со сбруей. От комнаты Николая отделяло шагов пятьдесят. Лева поставил лошадь у ворот конюшни, упрямо встал лицом к Николаю. Либо так, либо никак, помощи от меня ты не дождешься. Хотя? Лева дернул повод, лошадь пошла боком, он, пытаясь ее удержать, с силой потянул в обратную сторону, рысак резко принял назад, Рогозин успел его выпрячь, жеребенок, взбешенный грубостью человека, взбрыкнул, рванулся уже вплотную, и Лева полетел в пыль.

– Ну, ну, балуй, – Рогозин положил ладонь жеребенку на круп, погладил, повернулся к Леве. – Вставай, чего разлегся?

– Нога, – Лева медленно поднимался, на ногу не ступал. – Подвернул, кажется.

– Нога не голова, – философски ответил Рогозин. – Вот и думай башкой своей, жеребенок ведь не трактор.

Жеребенок стоял рядом с Рогозиным, сердито косился на Леву. Инспектор посмотрел на жеребенка с симпатией и, сдержанно охая, заковылял к комнате, где висел его пиджак. Николая он встретил по дороге, хотел хлопнуть конюха по плечу и спросить: «Ну как, друг? Решился наконец? Не зря же я здесь в пыли валяюсь, комедию выламываю?» К сожалению, в жизни порой говоришь не то, что хочется. Поравнявшись с Николаем, Лева охнул, взял конюха за плечо.

– Простите, Коля, – и, опираясь на его рыхлую влажную руку, допрыгал до комнаты отдыха.

Боясь выдать себя взглядом, Лев в лицо Николая не смотрел, устроившись на стуле, стал разуваться. Конюх суетился, принес ведро холодной воды. Лева опустил в нее якобы растянутую ногу.

Когда шаги Николая затихли где-то у выхода из конюшни, Лева вскочил, снял пиджак с вешалки, достал удостоверение. Меточка, которую он приспособил заранее, отсутствовала, значит, его расчет оказался верным, следовательно, и все логическое построение верно, он, Лева Гуров, умница. Он повесил пиджак на место, сел, вновь опустил ногу в холодную воду и с искренним блаженством закрыл глаза.