Леве стало ясно, что больше никто из братьев не произнесет ни слова.
– Крошин живет в выдуманном мире собственного «я». Для него оценка этого «я» важнее всего на свете. Его не следует пугать, в такой ситуации его «я» вырастает до неимоверных размеров, загораживает белый свет. Крошин труслив, склонен к неврастении, однако, подпирая себя «я»-концепцией, умеет сдерживаться, выглядит смелым и спокойным. Все его поведение в создавшейся ситуации доказывает мою правоту. – Лева вздохнул и закончил: – Все.
– Спасибо, – сказал следователь.
– Лева, что конкретно вы предлагаете? – спросил Турилин.
– Как-то его убедить, что признание явится для него победой, а не поражением. Но как?
– Такая подмена невозможна, – сказал Турилин, следователь согласно кивнул. – Но верная позиция где-то в данной плоскости. Решать надо по ходу допроса, основываясь на его реакциях. Предположим худшее, и допрос ничего не даст. Что мы будем иметь в суде, Николай Тимофеевич?
– До суда надо дожить, Константин Константинович, – ответил следователь. – Если произойдет землетрясение и мне удастся убедить прокурора направить дело в суд, – он взял со стола папку с уголовным делом, взвесил ее на ладони, словно именно вес определял успех. – Скорее всего Крошина в зале суда из-под стражи освободят за недоказанностью, дело направят на доследование, а нам с вами…
– Понятно, – перебил следователя Турилин. – Я за немедленный арест. Крошин убийца, опасен для общества, должен быть наказан. Если же мы не справимся со своей задачей, накажут нас. По заслугам накажут, не нарушай закон, умей работать. – Полковник встал.
Поднялись и все присутствующие. Следователь выбрался из-за стола, взял Турилина под руку, отвел к окну. Ломакин кивнул на дверь, вывел свою группу в коридор.
– Лев Гуров-Синичкин, станешь генералом…
Лева повернулся к братьям, спокойно ждал продолжения. Они по очереди похлопали Леву по спине и молча направились к лестнице.
– Костя, – говорил следователь, – уголовный розыск сделал все возможное, даже чуть больше. Ребята у тебя великолепные. Сейчас слово за мной.
Турилин без ложной скромности считал, что следователь прав, и промолчал.
– Знаешь, Костя, возраст чувствовать стал, трудно становится. Отдай мне Гурова.
– Возьми, – Турилин пожал плечами.
– Он не пойдет.
– Надеюсь.
– Если ты сам ему не скажешь… – следователь почувствовал насмешливый взгляд Турилина и закончил: – Старый друг называется.
– Ни пуха ни пера, – Турилин пожал следователю руку. – Крошина доставить?
– Ты мне Гурова на этот допрос оставь, а Крошина я по телефону приглашу. – Следователь снял трубку.
Крошин вошел и вместо приветствия лишь кивнул, молча остановился у стола следователя, на Леву даже не взглянул.
– Здравствуйте, Александр Александрович, – следователь указал на кресло, провел ладонями по совершенно пустому столу. Когда с него убрали все папки, бумаги и календарь, стол оказался огромным. Покрытый зеленым сукном, стол разделял следователя прокуратуры и преступника.
За последние три дня Крошин похудел, под глазами проступили темные пятна, резче обозначились скулы.
– Вы меня пригласили, я пришел, – сказал он. – Чем я могу помочь следствию?
– Как дальше жить будем, Александр Александрович? – следователь облокотился на стол, подпер ладонью подбородок, приготовился слушать.
– Прокуратуру интересуют мои личные дела или производственные успехи? – спросил Крошин. Почему-то его раздражал пустой стол. Ни бланка допроса, ни дежурных вопросов, ни уголовного дела, в которое все время должен заглядывать следователь.
– Нам разговаривать долго, не один день. И вам и нам будет значительно легче, если в наших беседах мы станем исходить из посылки, что все присутствующие достаточно умны, – сказал следователь. – Согласны?
Крошин посмотрел на следователя, перевел взгляд на Леву, решал, согласиться или нет? Следователь ждал.
– Согласен, – кивнул Крошин.
– Было бы целесообразно, опять же для облегчения процедуры, установить круг вопросов, по которым разногласия отсутствуют. Второе – выяснить, где мы не согласны друг с другом, – давая Крошину сориентироваться, следователь сделал небольшую паузу, затем продолжал: – Позже мы перейдем к решению конфликтных вопросов.
Следователь озадачил не только Крошина, но и Леву, который не предполагал, что допрос начнется в столь необычной манере.
– Зачем вы пригласили меня, Николай Тимофеевич? – спросил Крошин.
Следователь огорчился, не пытаясь скрыть огорчения, укоризненно покачал головой.
– Нехорошо, Александр Александрович. Мы же договорились, что дураков в этом кабинете нет.
Крошин задумался. Старик хочет вести допрос на основе: ты знаешь, что мы знаем. Выгодно или невыгодно?
Следователь сжал подлокотники кресла, напрягся, как перед физической работой. Настроиться на одну волну, на одну волну с преступником. Не раздражаться, не презирать его, не ненавидеть. Представь себе, что перед тобой больной человек, которому ты обязан оказать помощь. Оказать помощь… оказать помощь…
Крошин молчал уже больше минуты. «Возмущение либо вопрос выставят меня в идиотском виде. Действительно, ведь всем все ясно. Почему он не ведет протокола? Есть у них пальцевые отпечатки или нет? Получили они мою дактокарту из Москвы?»
Лева видел, как между следователем и Крошиным мечутся непроизнесенные вопросы и ответы.
– Я знаю, почему вы меня пригласили, – наконец сказал Крошин.